Что, если я прожил 10 лет в браке, а проблемы со временем не кончаются, а только накапливаются и обостряются? Значит ли это, что перспективы моего брака призрачны, и кризис приведет к его краху?
А что, если я обнаружил, что больше не могу подниматься с утра на свою высокооплачиваемую, но такую надоевшую работу, потому что тошнота буквально физически подступает к горлу?
Мои родители постарели и все чаще демонстрируют детское поведение, и это невероятно утомительно.
Мои дети, в свою очередь, перейдя отметку в 14 лет, вдруг превратились в слепоглухих и хлопают дверьми в свою комнату так, что осыпается штукатурка.
А что, если все это наложилось на мой собственный внутренний кризис, на который я набрел, «земную жизнь пройдя до половины»? Кто я и где я? Куда мне идти дальше?
Со всеми этими вопросами к психологам приходят клиенты, да и мы, специалисты, обычные люди и сами переживаем похожий опыт.
Что же такое кризис? Следствие ошибочных решений? Испытание, жизненный экзамен на прочность? Естественный ход вещей? Почему возникают кризисы и имеют ли они какую-то ценность для человеческой экзистенции? От того, как мы понимаем этот феномен, зависит и наш взгляд на возможности психологической помощи человеку в кризисе.
Этим вопросам была посвящена состоявшаяся 26 октября 2024 года конференция «Кризис: от тревоги и истощения к внутреннему согласию», организованная Ассоциацией экзистенциально-аналитических психологов и психотерапевтов.
На этот раз конференция прошла полностью онлайн и состояла из двух частей: пленарной части, на которой участники слушали доклады ведущих российских и зарубежных экзистенциальных аналитиков, и мастер-классов, посвященных прикладным аспектам темы кризиса. Предлагаем вместе вспомнить основные услышанные идеи, а с теми, у кого не получилось прийти, делимся главными тезисами выступлений.
Уже в первом докладе пленарного заседания, представленного нашей коллегой и тренером Ириной Рязановой, мы услышали базовые положения экзистенциального анализа по теме кризиса.
Кризис – это не болезнь и не патология, а часть жизни. Возможность кризиса существует всегда и в любой сфере. Наступает же он тогда, когда привычное течение жизни в каком-либо аспекте нарушается, возникает состояние тупика: по-старому уже не получается, а по-новому еще не умеешь (да и не знаешь, как). Куда пойдет жизнь дальше, в момент кризиса неясно, отсюда и его трактовка в разных культурах в качестве некой развилки на пути, поворотного момента (в греческом варианте) или полного опасности шанса (в китайском). Возможно как ухудшение, так и улучшение.
А как определяется кризис в экзистенциальном анализе? Это столкновение с временной блокадой одной или сразу нескольких фундаментальных мотиваций, связанной с ограничением МОЧЬ, что требует от личности развития способностей и/или новой ориентации в ситуации. Другими словами, знаменитый «стол экзистенции» начинает шататься, теряет прочность.
Такое определение показывает нам и основные направления помощи. Человек в кризисе эмоционально перегружен, и ему нужна не терапия, а сопровождение. В этом сопровождении наша основная задача как специалистов – укреплять все четыре фундаментальные мотивации, «ножки стола», чтобы человек мог вырасти как личность и созреть для решения определенных жизненных задач.
Страдающему нужен тот, кто вместе с ним выдержит пережитое, кто сможет вместе чувствовать и обращаться к боли, кто поможет снова прийти к себе и протоптать дорожку к смыслу. Мы можем заботиться о пациенте так, как мама заботится о ребенке, предоставляя пространство и защиту, наше тепло и близость. Мы можем укреплять его, предлагая некоторую структуру в качестве опоры, вместе пройти часть этого пути. Терапевту важно быть искренним, чутким, опасаться всякой искусственности и фальши, тщательно взвешивать каждое слово, уметь молчать, продолжая присутствовать рядом.
Очень трогает взгляд на кризис как на нечто отнюдь не бессмысленное. «Кризис ставит задачу научиться говорить с собственной жизнью, читать ее язык и находить ответы на прозвучавшие вопросы». А также вывод, дающий пищу для размышлений: «Кризис является экзистенциальным вызовом и одновременно уникальным фактором развития для личности человека. Ни в какие другие периоды личность не развивается столь активно, как в кризисе».
Последующие доклады и мастер-классы с разных сторон развивали поднятые темы. Фокусом выступления Светланы Кривцовой стала тема кризисов детства. Существуют ли кризисы детства в принципе? И если да, то почему их не признают и о них не говорят европейские специалисты по детскому развитию?
Согласно периодизации американского психиатра Дэниела Стерна, описанной им в книге «Межличностный мир ребенка» (1985 г.), развитие ребенка происходит скорее квантовыми скачками: в определенные промежутки времени, один за другим появляются слои самости, получившие названия «зарождающаяся», «ядерная», «интерсубъективная» и «вербальная» (и позднее добавленная Стерном «нарративная»). Ребенок в короткое время начинает иначе смотреть на мир и самого себя в нем, — как будто в его внутреннем мире распахивается новое окно в большой мир.
То, как описывает этот процесс Д. Стерн, очень напоминает модель развития ребенка, описанную в структурной модели 4 фундаментальных мотиваций А. Лэнгле. Зарождающаяся самость соответствует феноменологической открытости и слиянию с миром, ядерная самость – 1 ФМ, интерсубъективная – 2 ФМ, вербальная – 3 ФМ, нарративная – 4 ФМ. Все они по очереди появляются в первое семилетие жизни ребенка. Сам момент качественного перехода, появления нового «слоя» действительно создает возможность кризиса. Но не всегда и не у всех. Почему так происходит?
Размышления над этой темой приводят автора доклада к следующему выводу: кризис возникает тогда, когда ребенок подошел к новой экзистенциальной ситуации, не решив задачи предыдущей. Другими словами, кризис возникает только тогда, когда что-то было серьезно упущено на предыдущих стадиях развития, и они уже не могут быть той базой, которая обеспечивает возможность дальнейшего развития и решения задач следующего уровня.
По какой причине ребенок не решил задачи предыдущего уровня развития? Ответы мы находим в работах психологов 80-х годов, перевернувших представление о воспитании ребенка. В любом акте взрослого человека или ребенка все начинается с 1 ФМ: мочь быть в мире, мочь быть в этой ситуации. Для этого необходимы такие условия, как пространство, защита и опора. Для ребенка же – и это стало революционным открытием в теме воспитания – таким пространством, защитой и опорой является эмоционально отзывчивый близкий взрослый. Чуткая мать, способная к сонастроенности с ребенком, создает эмоциональную безопасность для того, чтобы ребенок мог исследовать мир.
Если привязанность не является надежной, то у ребенка возникает тревога, которая становится фоном его жизни и актуализируется в моменты сильного стресса, болезни, истощения, кризиса. Также существует самый патогенный, проблемный тип привязанности – деорганизованный – с которым мы встречаемся в терапии личностных расстройств самости, с «трудными» пациентами, а частности с пограничным личностным расстройством.
Эти выводы имеют важное практическое значение для сопровождения взрослых клиентов, находящихся в кризисе, и психотерапии как таковой. Терапевтические отношения между пациентом и терапевтом очень похожи на отношения матери и ребенка в детском возрасте, только движутся в обратном направлении: сначала мы работаем на вербальном уровне, помогая пациенту разрешать конфликтные ситуации и актуальные проблемы, но если (как в случае личностных расстройств) этого недостаточно, мы разворачиваем пациента к себе и учим его смотреть на себя нашими глазами. Мы даем опыт позитивной эмоциональной сонастроенности, сорадуемся и сострадаем, созидая вместе тончайший танец привязанности. Мастерство терапевта возрастает по мере того, как он оказывается способен быть рядом с пациентом не только на вербальном уровне, но и на уровне тонкой эмоциональной сонастроенности (что бывает крайне тяжело, особенно с людьми, страдающими ПРЛ).
Яркой иллюстрацией к уже озвученным тезисам стало выступление кинорежиссера и историка Евгения Цымбала, приглашенного гостя конференции. Обращаясь к судьбам двух известных режиссеров – Эльдара Рязанова и Андрея Тарковского (с обоими ему посчастливилось работать на съемочной площадке), Евгений Васильевич показал невероятную сложность их профессии и перипетии творческого пути, на котором они не раз переживали тяжелые кризисы.
И Рязанов, и Тарковский пережили развод родителей в раннем детстве, юность также стала для них временем, полным трудностей и испытаний. И даже став известными и получив признание их режиссерского таланта, они сталкивались со сложными вызовами: как внешними (советская цензура препятствовала реализации многих творческих замыслов), так и внутренними (высочайшими требованиями к себе, которые серьезно усиливали внутреннее напряжение). Выстаивать, сохранять творческую активность и веру в себя в таких условиях было настоящим преодолением.
Еще одним дорогим гостем конференции стала Мишель Крокевьель, чилийский клинический психолог, директор, преподаватель и супервизор Института экзистенциального анализа Чили, создатель и шеф-редактор испаноязычного журнала «Экзистенция». Мишель выступила с докладом, посвященным тонкостям построения экзистенциально-аналитической кризисной интервенции, и его название очень точно отражало суть и дух сказанного. «Ты не один…».
Кризисная интервенция – это не просто метод, который требует одного лишь воспроизведения. Сопровождение человека в кризисе ставит перед терапевтом задачу уметь по-настоящему, персонально присутствовать рядом, предоставляя пространство, предлагая близость, создавая условия для встречи человека с самим собой и налаживания внутреннего диалога, оказывая помощь в поиске смысла ситуации и новых жизненных ориентиров.
Чтобы оставаться здесь в профессиональной позиции, важна неспешная рефлексия и самопознание терапевта в отношении самых разных вопросов (Мишель структурировала их по 4 фундаментальным мотивациям):
- Могу ли я быть перед лицом того, что произошло с этим человеком? Могу ли я положиться на свою способность вынести его ужас? Вижу ли я достаточно пространства и опоры в себе и в мире, чтобы предложить ему?
- Насколько я близок к самому себе, своим чувствам? Могу ли я быть в контакте с ними перед лицом чужого страдания? Есть ли у меня собственные непережитые боль и ужас, которые мешают мне быть близким к пациенту?
- Могу ли я отделиться от пациента и отставить свое, свою историю? Соответствует ли моя установка тому, что от меня требуется? Являюсь ли я справедливым в связи с ожиданиями пациента (без сверхтребований к себе и без недооценивания себя)?
- Вижу ли я смысл и ценность в процессе, который мы проходим? Вижу ли я ценность в своем собственном опыте, сопровождая этого человека?
Размышления об этих вопросах способны повысить персональность и эффективность кризисной интервенции.
Кульминацией и логическим завершением пленарной части конференции стал доклад Альфрида Лэнгле, посвященный осмыслению темы кризиса с позиций экзистенциальной философии и психологии. Почему вообще существуют кризисы и как они связаны с бытием человека? В чем их экзистенциальное содержание и смысл?
Возможность наступления кризиса связана, в первую очередь, с такой характеристикой человеческого бытия, как переменчивость, временность, непостоянство. Ничто не является окончательно надежным, и поэтому развитие любого процесса может пойти как в направлении жизни, так и в направлении смерти, исчезновения. Момент обострения, когда решается будущее, но пока сохраняется неизвестность, является моментом кризиса.
Ссылаясь на работы Мартина Хайдеггера, Альфрид подчеркивает связь любого кризиса с переживанием страха. Человек, приходя в этот мир, во многом остается отданным миру с его закономерностями и собственной динамикой. В этом мире человеку может стать холодно, неприкаянно, одиноко. Он не ощущает себя по-настоящему защищенно, как дома. От тяжести этого чувства человек защищается уходом в привычное, плывет в общем потоке, делает то, что делают другие. Однако это не соответствует экзистенциальной правде, и поэтому не может быть настоящей опорой. Возникает тревога, страх. Кризис же высвечивает эту ложную уверенность и показывает хрупкость бытия. И тогда у человека возникает возможность пересмотреть свои представления о жизни, стать ближе к реальности.
Альфрид описывает две формы кризиса – кризис вследствие травмы и кризис вследствие изменений в жизни, – иллюстрируя их яркими случаями из своей практики. Встает вопрос: возможна ли профилактика кризиса? Ответ в духе экзистенциального анализа таков: да, если жить с внутренним согласием. С самого начала прорабатывать проблемы, не дожидаясь накопления их количества до критической отметки. Это дает нам устойчивость и позволяет легче переживать происходящие в жизни перемены.
Подводя итоги своего доклада, Альфрид размышляет и о смысле кризиса. «Самый большой смысл – это рефлексия жизни. Я спрашиваю себя: какова моя жизнь? Как я хочу жить? Происходит обновление». И самое главное: в результате переживания кризиса человек может духовно вырасти, впервые в жизни или заново почувствовать и пережить фундаментальные духовные феномены – доверие основе бытия, фундаментальную ценность жизни, себя как Person и смысл жизни в целом.
Автор - Анастасия Храмутичева.
***
О практическом применении теоретических знаний по теме кризиса читайте во второй части нашего обзора, который будет опубликован в ближайшее время.
Для приобретения записи конференции свяжитесь с нами по почте: existentialorg@mail.ru